1-й студент. Да ведь ты еще не доучился, ты сам сознаешься. По-моему, нужно сначала доучиться, да потом себе определенное положение найти, тогда уж и жениться. А главное-то — нужно средства иметь.
Кисельников. У меня средства есть.
2-й студент. А позволь спросить, какие?
Кисельников. Свой домик есть, тысяч семь денег.
Погуляев. Долго ли же их прожить, ничего-то не приобретая?
Кисельников. За женой возьму, тесть обещал шесть тысяч.
1-й студент. Во-первых, обещания не всегда исполняются, а во-вторых, с деньгами нужно обращаться умеючи; или они у тебя будут лежать без всякой пользы, или ты их проживешь скоро.
Кисельников. У меня тесть деловой человек, я отдам ему деньги на его обороты, он мне будет проценты платить.
Погуляев. А его обороты лопнут, что тогда?
Кисельников. Этого быть не может… он — купец известный.
2-й студент. А по-моему, нет ничего лучше как жить на свои трудовые.
Кисельников. И я буду трудиться, буду служить.
Погуляев. А много ли ты получишь, не конча-то курса, не имея чина? Сто, двести рублей, не больше. Заведутся дети, будет нужда-то подталкивать, сделаешься неразборчив в средствах, руку крючком согнешь. Ах, скверно!
Кисельников. Ну, вот какие мрачные картины! Главное, что мне нравится в семействе моего тестя, это патриархальность. Сам я человек смирный…
1-й студент. Да ведь патриархальность — добродетель первобытных народов. В наше время нужно дело делать, нужны и другие достоинства, кроме патриархальности.
2-й студент. Патриархальность-то хороша под кущами, а в городах нужно пожинать плоды цивилизации.
Кисельников. Ну, да во всяком случае я уж решился; что сделано, того не воротишь. (Погуляеву.) А ты что думаешь с собой делать?
Погуляев. Я еду в Петербург. Я нашел частную должность да займусь журнальной работой; коли гожусь на это дело, так ладно, а то другой работы поищу.
Студенты. Прощай, Погуляев. Прощай, Кисельников.
2-й и 3-й студенты. Желаем тебе счастья! (Уходят.)
Погуляев и Кисельников.
Кисельников. Погуляев, ты добрее их; пойдем, я тебе покажу свою невесту.
Погуляев. Покажи.
Кисельников. Вон она идет с своим семейством.
Погуляев. А еще-то с ними кто же?
Кисельников. О, это всё милейшие и самые простые люди!
Входят Боровцов, Боровцова, Глафира, Переярков, в форменном фраке, трость с золотым набалдашником, и Турунтаев.
Погуляев, Кисельников, Боровцов, Боровцова, Глафира, Переярков и Турунтаев.
Переярков. Посмотрите, посмотрите, что за картина! (Показывает тростью на запад.) Солнце склоняется к западу, мирные поселяне возвращаются в свои хижины и свирель пастуха… (Обращаясь к проходящему.) Потише, милостивый государь! Потише, говорю я вам!
Проходящий. Извините.
Переярков. Надо различать людей. (Показывая на свой орден.) Видите, милостивый государь!
Погуляев. Про какую он там свирель говорит? Никакой свирели не слышно.
Кисельников. Ну, уж это нужно ему извинить. Зачем к таким мелочам привязываться? Он — человек отличный. Люди семинарского образования всегда склонны к риторике.
Переярков (указывая тростью). Солнце склоняется к западу…
Боровцова. Отчего же это оно к западу? Разве уж ему такой предел положен?
Боровцов. Известное дело — предел, а то еще что же?
Боровцова. А как в чужих землях? И там тоже солнце на запад садится?
Переярков. Наверное-то сказать трудно, потому что во многих землях, где у нас запад, там у них восток приходится. Да вот Ион много походов сломал, он нам скажет. Ну, как в Турции, где солнце садится?
Турунтаев. Постойте, постойте! Вот так Шумла (показывает руками), вот так наш лагерь, а солнце садилось вот так, в эту сторону.
Боровцова. Хорошо бы побывать в разных землях, чтобы знать, как у них там; как солнце садится, как другое что.
Боровцов. Все это — суемудрие, мечта. Мы на этом свете все равно, что в гостинице; там уж где ты ни живи, все один конец. Семейный человек живи в своей семье, потому он — глава. Куда я, семейный человек, поеду? Конечно, кто праздношатающий…
Переярков. Или по службе…
Турунтаев. Пошлют, пойдешь.
Боровцов. Про службу что и говорить! Служба особь статья. Если ты по службе куда идешь, так уж это, значит, твое должное.
Переярков. Какой тут разговор.
Турунтаев. Нам везде свой дом.
Боровцов. И опять же ваша пешая служба супротив морской много легче. Вы то возьмите: другой раз пошлют с кораблем-то отыскивать, где конец свету; ну и плывут. Видят моря такие, совсем неведомые, морские чудища круг корабля подымаются, дорогу загораживают, вопят разными голосами; птица Сирен поет; и нет такой души на корабле, говорят, которая бы не ужасалась от страха, в онемение даже приходят. Вот это — служба.
Погуляев. Что они говорят?
Кисельников. Добрые люди, друг мой, добрые люди; ты критику-то оставь. Они — люди неученые, это правда; зато сердце у них лучше нашего. Подойдем к ним, я тебя познакомлю. (Подходят.)
Боровцов. Вот и жених. Где это ты запропал? Посмотри, невеста-то уж плачет, что давно не видала.
Глафира. Ах, что вы, тятенька! Даже совсем напротив.
Боровцов. А ты, дура, нарочно заплачь, чтоб ему было чувствительнее.
Кисельников. Вот позвольте познакомить вас с моим товарищем.